В августе 41-го. Когда горела броня - Страница 69

К оглавлению

69

— Что, Ваня, не спится? — комиссар убрал бритву в чехол и сполоснул кружку.

— Да вот, проснулся, — пожал плечами Петров. — Теперь, наверное, всегда раньше других вставать буду.

— Это нормально, — успокоил его Беляков. — Вообще-то, можно уже и остальных поднимать. Скоро совсем рассветет.

— Как деревня? — спросил старший лейтенант.

— Бой прекратился, так что, наверное, взяли.

— Понятно, — комбат смотрел на поле, затянутое туманом. — Что ж, пойдемте и впрямь поднимать наших орлов.

* * *

732-й стрелковый полк действительно взял Ребятино. Несмотря на внезапность атаки, несмотря на непривычный час, немцы быстро опомнились. Солдаты сильнейшей в мире армии, завоеватели Европы, они умели драться в любых условиях, и хотя ночью огонь пулеметов потерял часть своей сокрушительной мощи, гитлеровцы сопротивлялись умело и хладнокровно. Освещаемое пламенем горящих изб, село превратилось в поле боя, на котором уже трудно было отличить своих от чужих. О том, чтобы управлять батальоном в таких условиях, не было и речи — взводы воевали сами по себе, выполняя одну задачу: уничтожай тех, кто перед тобой, и продвигайся вперед. Вскоре на помощь второму был послан первый батальон, немцы открыли артиллерийский огонь по восточной окраине села, орудия дивизии начали ответную стрельбу, пытаясь подавить батареи врага. Третий батальон последовал за вторым, артиллеристы 732-го выкатывали «полковушки» на прямую наводку, стреляя в упор с дистанции пистолетного выстрела. К четырем часам ночи огонь немцев стал ослабевать, кое-где красноармейцы вышли на западную окраину села. В пять часов последние очаги сопротивления были подавлены, уцелевшие гитлеровцы начали сдаваться. О том, чтобы преследовать оторвавшегося противника, не было и речи, и командир 732-го выдвинул вперед дозоры и начал закрепляться в селе. Потери были ужасающими, в стрелковых ротах осталась едва треть бойцов, командир первого батальона был убит, командир третьего — ранен. Лейтенант, командовавший саперной ротой, сгорел заживо, когда рядом взорвался бак одного из его огнеметов. Асланишвили, дравшийся врукопашную, получил штык в плечо, но идти в медсанбат отказался. Комиссар полка, подававший пример остальным, отделался несколькими ожогами. Гольдберг казался заговоренным, его фуражка была пробита в двух местах, форма превратилась в лохмотья, но ни одной раны на нем не было. Чекменев, имевший приказ комдива отвести свои взводы, после того как пехота дойдет до немцев, сохранил большую часть своих разведчиков.

Понимая, что полк потерял боеспособность, Тихомиров приказал 717-му сменить 732-й, и танки, выдвигавшиеся на исходные, проехали мимо выходивших из села батальонов. Петров, стоявший, как обычно, в открытом люке, смотрел на смертельно уставших, грязных людей с черными от копоти лицами, и внезапно, повинуясь какому-то странному порыву, вскинул руку к танкошлему. В ответ какой-то человек без гимнастерки, с перевязанными плечом и рукой, поднес ладонь к мятой фуражке, но «тридцатьчетверка» комбата уже ушла дальше.

Задание, поставленное Тихомировым 717-му полку и отдельному танковому батальону, было простым: сбить немцев, окопавшихся в двух километрах западнее Ребятина, с позиций и, преследуя их, выйти к железной дороге. Времени на то, чтобы спланировать удар как следует, уже не оставалось: под утро немцы заняли Боголепово, оборвав последнюю нить, связывавшую одиннадцатую армию с фронтом. В батальоне осталось восемь танков: КВ, четыре средних и три легких, но рации были только на трех. Передав все три Т-26 под командование Турсунходжиева, Петров выделил «тридцатьчетверки» в отдельную группу, оставив КВ в качестве личного резерва. Танки были заправлены и загружены боеприпасами до полного боекомплекта, люди пребывали в том состоянии нервного возбуждения, которое корреспонденты, ни разу не бывшие под огнем, называют «рвутся в бой».

Майор, командовавший 717-м, сразу не понравился Петрову тем, что попытался раскидать машины по три на батальон. Комбат сказал, что такое применение танков является нерациональным, и майор немедленно сорвался на крик. Пожалуй, только вмешательство Белякова удержало комполка от оскорблений, но старшему лейтенанту пришлось выслушать несколько язвительных замечаний относительно личной храбрости танкистов. В ответ Петров, белый от ярости, сдержанно напомнил майору, кто именно завалил вчерашнее наступление, после того как танки, поддерживавшие 717-й, выполнили свой долг до конца. Командир полка побагровел и сипло велел выполнять приказ. Старший лейтенант, ощущая какую-то странную легкость в голове, потребовал связать его с комдивом. Это подействовало на майора, как ушат холодной воды, и в конце концов было решено, что танки пойдут с первым батальоном, а второй и третий будут поддерживать наступление. К машинам комбат и комиссар шли в отвратительном настроении. Оба понимали, что человек, с которым им приходится идти в бой, заботится не о выполнении задачи, а о собственной шкуре. В 732-м, с которым они дрались до сих пор, настрой был другой, и Петров, выругавшись, пробормотал, что, если так пойдет дальше, им придется следить не столько за противником, сколько за своей же пехотой. Комиссар хмыкнул, затем невесело рассмеялся:

— Привыкай, Ваня, это взрослая жизнь. Ладно, как говорится, «Херсон перед нами — пробьемся штыками, и десять гранат не пустяк». Ты, главное, перед людьми будь бодр и весел.

Пожав друг другу руки, они разошлись по машинам. Забравшись на башню, комбат приказал Симакову пересесть на место командира. Невозмутимый волжанин пожал плечами, и Петров занял место наводчика. Окинув взглядом выстроившиеся вдоль улицы танки, он повернулся на восток, и почти сразу началась канонада. Артполк, выполняя приказ комдива, обрушил на немцев огонь двенадцати дивизионных пушек и восьми гаубиц, в артподготовке участвовали даже трехдюймовые зенитки, Ракета взлетела до окончания обстрела, и комбат крикнул:

69