В августе 41-го. Когда горела броня - Страница 48

Петров и комиссар начали приводить батальон в порядок. Безжалостно подняв засыпающих людей на ноги, они заставили их маскировать машины как следует. Одного танкиста отправили к пехотинцам за полевой кухней. Вернулся Турсунходжиев, ходивший осматривать потерянный в первой атаке Т-26. Оказалось, что машину подбили из противотанкового ружья немецкие бронебойщики — в дырки в борту не проходил даже мизинец, одна из пуль перебила бензопровод. Танк выгорел не до конца, пушку вполне можно было снять и переставить на танк погибшего Кононова. В «тридцатьчетверку» Пахомова пересел экипаж одного из танков роты Иванова, что ворвались в Воробьево вместе с 715-м стрелковым. Их машину уже в поселке подбили немецкие истребители танков, швырнув на крышу моторного отделения теллер-мину, когда танкисты оторвались от пехоты и выскочили вперед. Подъехала полевая кухня с горячим то ли обедом, то ли уже ужином, и Беляков приказал старшему лейтенанту идти к своему экипажу.

* * *

Безуглый уже сбегал к кухне с котелками, притащив горячей каши с маслом и две буханки хлеба. Симаков расстелил брезент на моторном отделении, ждали только Осокина, которому вдруг приспичило полезть проверять ходовую. Экипаж сидел молча, говорить не хотелось, когда снизу вдруг донеслись странные звуки — водителя, похоже, выворачивало наизнанку. Не дожидаясь команды, Безуглый соскочил с машины и полез посмотреть, с чего это мехвод вздумал перед едой метать пищу.

— Тю-у-у! — с неподдельной радостью крикнул радист откуда-то снизу. — Глянь, славяне, Васька немца привез!

— Что ты мелешь? — приподнялся на локте Симаков. — Какого немца?

— Ну, какого именно — это сказать сложно. Он тут между катками… Распределен.

— Бюэээ!

— Васька, хватит изображать тут, мы последний раз вчера ели, тебе ж все равно блевать нечем, — голос москвича звенел, и это было страшно. — Да вы спускайтесь, посмотрите!

Да ну тебя, — проворчал наводчик и улегся обратно. — Я жрать собираюсь, а ты тут всякое дерьмо глядеть зовешь.

Петров представил, каково было пацану-водителю увидеть следы своей работы — застрявшие в траках ошметки мяса, и его самого замутило.

— Кончай куражиться, Сашка, — устало приказал старший лейтенант. — Осокин, хватит там удобрять, плюнь и иди есть.

Над моторным отделением показалось совершенно белое лицо водителя, несколько мгновений он смотрел на разложенную на брезенте еду, затем сполз на землю. Пошатываясь, Осокин отошел от танка на несколько метров и сел под березой, уткнув голову в колени. Плечи его тряслись. Симаков с минуту смотрел на плачущего водителя, затем решительно поднялся и собрался уже спрыгнуть с танка, когда почувствовал у себя на плече руку командира.

— Не надо, Олег, — покачал головой Петров. — Пусть поплачет. Это тяжело, я по себе знаю.

— Да что тут тяжелого? — удивился забравшийся на танк радист.

Он схватил свой котелок и как ни в чем ни бывало принялся наворачивать кашу, затем поглядел на командира и наводчика.

— А вы чего ждете? Остынет же.

Симаков медленно опустился на колено и пристально посмотрел на радиста, уминавшего кашу так, что за ушами трещало.

— Слышь, Сашка, — протянул волжанин, и голос его не предвещал ничего хорошего. — А скажи мне — чего ты такой лютый?

— А на хрена тебе? — поинтересовался, облизывая ложку, москвич.

— Да вот, не пойму никак, то ли причина у тебя есть, — наводчик ронял слова тяжело, — то ли ты психованный. А с психованным я воевать не хочу, мало ли что тебе в голову взбредет.

— А куда ты денешься? — нехорошо усмехнулся Безуглый.

— А вот возьму сейчас ключ из ЗИПа да отоварю им тебя по башке, — спокойно ответил Симаков. — Не хочу с психом в одном танке гореть.

Безуглый облизал ложку и, завернув в тряпку, сунул за голенище, потом с сожалением посмотрел на три котелка с дымящейся кашей.

— И не жаль вам, а? Такая каша, а в холодной жир застынет…

Он потянулся и вдруг посмотрел на наводчика тусклым, ледяным взглядом.

— Есть у меня причина, Олег. Хочешь услышать?

— Отчего нет? — глаза волжанина тоже были холодны. — Время у нас есть.

— Ну, хорошо, — кивнул радист. — И ты, командир, послушай.

Он повернулся к водителю и крикнул:

— Вася, кончай реветь, разговор есть. Иди сюда. Иди, послушай, может легче станет.

Осокин помотал головой, потом медленно поднялся и побрел к танку.

— Ты, командир, в пятом мехкорпусе начинал, так? — Не дожидаясь ответа, москвич продолжил: — Я тоже, может, даже виделись. Но я даже повоевать как следует не успел, наш тракторист во время марша сжег, к чертовой матери, фрикционы, так что остались мы без коробочки. Колонна дальше пошла, а мы куковать остались, ремонтировать поврежденные машины там никто и не думал, да и запчастей все равно не было. К вечеру товарищи мои куда-то смылись, полагаю, в примаки к кому-нибудь подались, или просто прятаться пошли, потому что петлицы свои лейтенант прямо возле машины бросил, паскуда.

Безуглый жестко усмехнулся:

— Вот, поди ж ты, девятнадцатого июня его кандидатом в члены партии приняли, уж как человек радовался, как гордился. А тут спорол кубари, да и подался куда от войны подальше. Я проснулся — а уж и нет никого, только три комбинезона валяются. А мне драпать гордость, что ли, не позволила. Пытался с нашими связаться, да они далеко ушли, а станция километров на пятнадцать в лучшем случае достает. В общем, снял я пулемет, прихватил три магазина в сидор, хотел танк подорвать, да не знал, как.