В августе 41-го. Когда горела броня - Страница 33

Петров понемногу начал осознавать, насколько серьезно предстоящее задание. Бои на Украине приучили его к смерти, но то была смерть на миру, в боевых порядках своего батальона. Теперь же он может не просто погибнуть, а, вполне возможно, просто исчезнуть для своих товарищей и родных. И домой придет не горькая, но честная похоронка, а страшное: «пропал без вести». На вопрос комиссара, почему они так легко вооружены, Чекменев пожал плечами и сказал, что они идут в разведку, а не в атаку. С винтовкой же ползать по кустам неудобно, да и вообще, если группа нашумела, задание можно считать проваленным, и думать нужно не о том, как снайперски подстрелить врага, а о том, как отступить без потерь. Такой подход несколько успокоил Петрова. Придирчиво осмотрев старшего лейтенанта, капитан кивнул, и разведчики вместе с танкистом направились к опушке леса. Оставалось только ждать. Был уже шестой час вечера, и комбат надеялся, что разведка вернется прежде, чем стемнеет настолько, что движение танков будет серьезно затруднено.

Шелепин собрал командиров рот и взводов и изложил боевую задачу, затем отправился на наблюдательный пункт одного из батальонов 732-го полка и долго осматривал в бинокль опушку леса, занятого немцами, и болотину, перерезанную тремя канавами. Где-то там, в высокой траве, ползали сейчас разведчики и комроты-1. Оставалось надеяться, что они не напорются на немцев. В полседьмого комбат вернулся в расположение батальона. Танкисты, пользуясь моментом, отдыхали после марша, Петров все еще не вернулся, и Шелепин решил проведать его экипаж. У «тридцатьчетверки» командира первой роты он нашел комиссара, Беляков и танкисты о чем-то говорили, потом Симаков полез в танк и достал довольно увесистый сверток.

— Что тут у вас? — спросил комбат.

— Ну, в общем, — задумчиво начал комиссар, — насчет плевков в рожу ты почти пророком оказался. Давай, Симаков.

Наводчик сжато пересказал разговор с колхозницей и развернул полотенце. Внутри оказалось полтора каравая хлеба, увесистый шмат копченого свиного сала и десяток вареных яиц. Танкисты молча смотрели на продукты, наконец, комбат взял сало, понюхал и положил обратно.

— С полкило будет. И что вы собираетесь с этим делать? Командира ждете?

Экипаж переглянулся, Безуглый кивнул, и Симаков медленно завернул продукты в полотенце.

— Если честно, товарищ майор, — тихо сказал наводчик. — Нам такой кусок теперь в горло не полезет. Даже не знаем, куда это деть.

— В самом деле, — пробормотал комбат. — Я бы тоже после такого есть не смог.

— Дайте-ка мне, — Беляков взял сверток. — И соберите экипажи.

— Ты что это задумал? — удивился Шелепин.

— Буду заниматься своими прямыми обязанностями, — усмехнулся комиссар. — Политинформацию проведу…

* * *

Петров вернулся в полвосьмого, грязный, вымотавшийся, но довольный. Вместе с ним пришел Чекменев.

— Ну, рассказывайте, — с ходу сказал комбат.

— Сухо там, товарищ майор, — ответил старший лейтенант. — Я, конечно, не все обползал, но уверен — можно там идти. Шомпол втыкал — весь сухой, в низине даже копать пробовал. Вся вода в канавы ушла.

— Значит, танки пройдут? — спросил подошедший Беляков.

К разговору потянулись командиры взводов и машин.

— «Тридцатьчетверки» и КВ — точно. Т-26 — не знаю. Там кое-где кочки здоровые — сантиметров сорок высотой. Очень плотные, как бы гусеницы не слетели.

— Ничего, пойдут по нашим следам, — подытожил комбат. — Ладно, идите, переоденьтесь, и я с вами кратенько еще поговорю.

Петров козырнул и отправился к своему танку. Экипаж, не скрывая радости по поводу благополучного возвращения командира, немедленно окружил старшего лейтенанта отеческим вниманием и заботой. Пока Безуглый и Симаков поливали командиру из ведер, водитель опять притащил чистую тряпку, исполнявшую роль полотенца, и почтительно ждал в стороне. Наконец умытый, кое-как почистившийся и переодетый в свою гимнастерку, командир роты уселся на моторное отделение и, прислонившись спиной к башне, выразил готовность что-нибудь съесть после трудов праведных. Батальон был поставлен на довольствие к разведчикам, так что танкистам доставили кашу и хлеб. Каша, естественно, давно остыла, но Петров умял ее с жадностью. Когда он отложил в сторону котелок, Симаков торжественно подал ему крышку, в которой лежал маленький кусочек хлеба, тоненький ломтик сала и совершенно микроскопический ломтик яйца.

— Так. Это, как я понимаю, шефская помощь от благодарных тружеников села? — спросил озадаченный старший лейтенант. — А где остальное — сожрали уже?

— Не мы одни, — ответил радист. — Комиссар у нас эту историю вытянул и тут же жратву забрал. Ну, думаем, сейчас они это на двоих с комбатом раздавят…

— Никто, кроме тебя, так не думал, — возмутился Осокин.

— Спокойно, Вася, это наш москвич так шутит, — успокоил его водителя Симаков и продолжил: — Собирает тут Беляков батальон и говорит речь. Я вам скажу, товарищ старший лейтенант, хорошо наш комиссар говорил! И про то, как мы отступаем, и про то, как оставляем нашу землю фашистам, и людей оставляем. Даже пехотинцы пришли послушать. В общем, говорил, а у меня сердце кровью обливалось…

— Не у тебя одного, — заметил радист. — Как по книге говорил, просто, но прямо в лоб, по-мужски. Мол, ответственность на нас на всех, и нечего кивать на кого-то. Ни шагу, мол, назад, мы же не просто землю отдаем, а родину. В общем, вы меня знаете, я человек циничный…

— Какой-какой? — переспросил водитель.